Поэзия XXI века от Александра Москаленко

Может кто-нибудь мне объяснит, почему такая истерия вокруг медицинских масок - масок нет! цены на них запредельные! куда-то кому-то продали маски!?

Понятно - маски должны удерживать заразу внутри, не давая ей распространится. Но! По ГОСТ Р 58396-2019 самая крутая маска обеспечивает эффективность бактериальной фильтрации - максимум 98%. Казалось бы - не мало. Но! Величина вирусов в среднем минимум в 10 раз меньше, чем бактерий. Про вирусную фильтрацию в ГОСТЕ - ни слова. Ладно - предположим, что она 80%. Вопрос: не всё ли вам равно - попадете вы под пятимегатонную бомбу или - под мегатонную? Справка: при одном чихании в воздух попадает около 100 000 микроорганизмов. Вывод: лучше всего защищает резиновая маска, но она, к сожалению, и воздух не пропускает. :-)

Я помню детства острый холодок
с наивным ожиданием подарков.
И дом без арки,
где любой ходок
не миновал объятий санитарки.
Где мы в хоккей играли на износ,
стоит итог архитектурных бедствий.
Но вновь ко мне приходит Дед Мороз
с подарками,
не выданными в детстве.
И что-то неуклюже говорит,
и пот, украдкой, варежкой стирает.
А ёлочка волшебная горит –
в Снегурку санитарку превращает.
И я затею с ними хоровод,
и запах хвои в лёгкие вольётся,
и позабуду,
что который год
лишь холодок из детства достаётся

Александр Москаленко

Провал луны.
Бессонница.
Сентябрь.
Серьёзная осенняя погода.
Плывёт по небу золотой корабль
и медленно швартуется у входа
в моё жилище.
Акварельна ночь
и первобытен онемевший воздух.
И воду в сите я устал толочь,
чтоб отнести потом на перекрёсток,
не расплескав ни капли.
Фонари расплывчаты при взгляде близоруком.
И как судьбу свою ты ни кори –
не рассчитать её сухим наукам.
И катится звезда в провал луны,
чтобы исчезнуть в бездне безвозвратно.
Сентябрь.
А люди в небо влюблены
и в корабли,
плывущие нескладно

Александр Москаленко

Лелеет яблоня свой обморочный цвет.
За середину май перевалил.
А у меня ослаб иммунитет
и старомодно крутится винил,
глуша заморским ритмом тишину.
На тумбочке остыл привычный чай.
Последней ложкой вечер зачерпну
и в чашке размешаю невзначай.
Лекарство –
обязательно горчит,
а жизнь –
не обязательно легка.
Котёнок развалившись на печи,
старательно считает облака.
Он знает жизнь,
и плошку с молоком,
что кончиться не может никогда,
гусей, бредущих за угол гуськом,
а там уже – неведомо куда.
Закончен вечер.
Пью последний чай.
Котёнок спит.
Родное существо.
Бог, ты пока меня не выключай –
я всё-таки в ответе за него

Александр Москаленко

Я один на целом свете.
Никого в округе нет.
Хмурый неопрятный ветер
заметает санный след.

Нет ни мамы и ни папы.
Я один на большаке.
Серый снег мохнатой лапой
тихо гладит по щеке,
уверяя – всё проходит,
хоть лекарством обложись.
Предназначена природе
завершившаяся жизнь.

Но куда теперь мне деться?
Горизонт далёк и пуст.
Припозднившегося детства
ощущаю горький вкус.
Нет ни папы и ни мамы.
Где теперь они летят?
Никакие телеграммы
никого не возвратят

Александр Москаленко

                  НЕЛЮБИТ

Неопознанный, без мелодии слов, объятий,

как немое кино прострекочет секс.

Спрашивается в задаче: почему невозможно счастье,

неизбежна фрустрация, нуден стресс?

Вместо слияния вдруг пожнешь удушье,

поцелуй ноль градусов не пьянит,

ни хрена доверия: тут торчат не уши

а болезнь заразная - нелюбит.

Злобный вирус жизнь выживаньем морит,

неизвлекаем стал друг из друга кайф.

Хорошо вдвоем, но едет один на море

инфицированный - у всех свой нрав,

если б не эпидемия нестыковок,

запаршивели овцы, с них шерсти на память клок.

Трудно вымолвить, будь ты хитер и ловок:

"Я живу хорошо" - я беру эту фразу в долг.

                                   Татьяна Щербина

*  *  *
 
Узнали меня? Это я! Это я,
та самая дочь отставного майора,
по воле которой большая семья
рассыпалась в прах от стыда и позора.

С большим напряжением мне удалось
остаться собою и выйти из тела.
Я вижу себя. Я лечу, я сумела
себя обглодать, как берцовую кость.

Не вижу причин для принятия сна,
к заутрене чтоб – на последние силы.
Вот Церковь летит. Научилась она
себя, наконец, отделять от России.

И плавно и плотно крест-накрест с моей
плывёт её плоскость для пересеченья...
Навылет! Навылет! А следом за ней
летят Синагога, Мечеть, Мавзолей
и рой золотистый партийных ячеек.

Друзья мои, мы научились летать!
Мы все отделились – я вас обожаю,
и не успеваю вас всех обожать,
и сверхсветовою слезой провожаю.

Простите меня! – из бараков кричу.
Они пролетают, а я на сближенье
к такому усатому френчу лечу,
что впору остыть и пойти на сниженье.

Но страх невесом, и Земля далеко,
и – слава те, Господи! – утро нескоро,
когда, пробудившись – о, как высоко! –
расплачется жизнь отставного майора.

                   Виктория Волченко

*  *  *

 

О чём мне молиться? Всё чаще и пуще

Не сплю этих слишком весенних ночей.

О, если на свете так много живущих,

Зачем же так пусто, мой милый? Зачем

 

Приходят большие и страшные люди

И просят о чём-то... Да что с меня взять.

Помимо печали, стихов и простуды,

Мне нечем делиться... А впрочем, как знать. 

 

Как знать, но пока что лелею простуду,

Люблю и не сплю этих долгих ночей.

Нельзя? Хорошо, я не буду, не буду.

Зачем же так страшно, мой милый, зачем.

                                 Елизавета Кулиева

РАВНОДЕНСТВИЕ

 

Хотел бы я, благосклонный читатель,

чтобы тебе пришлось 23 сентября

быть на дороге в Дрезден.

                                                          Гофман

 

Таблетками собьют температуру,

И разведённым уксусом протрут

Прозрачную влажнеющую шкуру,

И тёплый чай из кухни принесут.

Какая слабость после аспирина,

Как одеяло тяжело лежит.

И женский голос равномерно, длинно,

Наверное по книге, говорит:

«Два раза в год близ дрезденской дороги

даётся власть двойному колдовству.

Твоя колдунья слуг четвероногих

отправит собирать разрыв-траву.

Горит огонь в известном тайном месте,

Шипят в воде ребячьи потроха,

Счастливой глупой будущей невесте

Сегодня будут делать жениха…».

Не надо музыки! читай больному сказки.

Открой все окна, выключи цветы.

Я слишком слаб сейчас! не надо ласки,

Я полуслеп – не надо красоты.

Твои слова звучат как заклинанье.

Я после жара, я в полубреду.

Воспоминанье и повествованье

Никак по сторонам не разведу.

«… Над чёрным шевелящимся отваром

слепое бормотанье началось.

И, затянувшись драгоценным паром,

Колдунья в чан бросает клок волос.

Увидев странный сон, приворожённый

Проснулся в близлежащем городке,

Он тоже слышит где-то приглушённый

Старухин голос где-то вдалеке…».

Когда в гриппозной носоглотке марта

И в нервном ветерочке сентября

Я засыпаю в духоте плацкарта

И просыпаюсь снова у себя –

Колдуй же, пой же над моей кроватью,

Над влажной взвесью затяжных ангин –

Я подчиняюсь вашему заклятью –

Я твой навек – из Дрездена в Берлин.

                                                                                  Иван Волков